Пер Валё - В тупике [= Смеющийся полицейский] (журнальный вариант)

– Чего ж ты хочешь? – спросила Оса Турелль, не поворачивая головы.

Как-то надо было начинать. Но как? Колльберг пристально посмотрел на молодую женщину.

– Садись, – скомандовал он.

Оса пожала плечами, взяла новую сигарету и, зажигая ее, пошла в направлении спальни.

– Садись! – рявкнул Колльберг. Она вздрогнула и посмотрела на него.

В ее больших карих глазах светилась почти ненависть. Однако подошла к креслу и села против Колльберга.

– Нам необходимо выложить карты на стол, – сказал Колльберг.

– Отлично, – молвила она звонким голосом. – Беда только, что у меня нет никаких карт.

– Но у меня они есть.

– Да?

– Прошлый раз мы были с тобой не совсем откровенны.

Она насупила темные густые брови.

– В каком смысле?

– Во многих смыслах. Но прежде всего я тебя спрошу: ты знаешь, что Оке делал в автобусе?

– Нет, нет и еще раз нет. Совсем не знаю.

– Мы также не знаем, – сказал Колльберг.

Он на миг умолк, глубоко вдохнул воздух и прибавил:

– Оке тебя обманывал.

Реакция была мгновенной. Глаза ее метали молнии. Оса стиснула кулаки, раздавив сигарету.

– Как ты смеешь мне говорить такое!

– Смею, так как это правда. Оке не дежурил ни в понедельник, когда его убили, ни в субботу предыдущей недели. Вообще у него было много свободного времени в течение всего октября и первые две недели ноября.

Оса только молча смотрела на него.

– Это факт, – продолжал Колльберг. – И еще одно я хотел бы знать: носил ли он пистолет, когда был не на службе?

Она ответила не сразу.

– Да. По крайней мере последнее время почти всегда. Хотя это его и не спасло.

– Слушай, Оса, – сказал Колльберг. – Он часто куда-то ходил. Ты не думаешь, что он мог с кем-то встречаться? То есть с какой-то другой женщиной?

– Нет.

– Ты думаешь, что это невозможно?

– Не то что думаю. Я в этом уверена.

«Пора изменить тему», – подумал Колльберг и сказал:

– Собственно, я и пришел сюда потому, что не верю в официальную версию, будто Стенстрём – одна из жертв сумасшедшего убийцы. И независимо от твоих заверений, что он тебе не изменял, или, как бы лучше сказать, независимо от причин, на которых основывается твоя уверенность, я все равно не верю, что он ехал тем автобусом просто так, ради удовольствия.

– А во что же ты веришь?

– Что ты с самого начала была права, говоря о том, что он работал. Что он занимался каким-то служебным делом, но почему-то не хотел, чтоб об этом знали ты или мы. Например, вполне возможно, что он длительное время за кем-то следил и преследуемый убил его в отчаянии. Оке умел очень ловко наблюдать за людьми, которых в чем-то подозревал. Это его забавляло.

– Я знаю, – сказала Оса.

– Можно наблюдать за кем-то двумя способами, – продолжал Колльберг. Или ходишь за ним как можно незаметней, чтобы узнать о его намерениях, или преследуешь его совершенно открыто, чтобы довести до отчаяния и принудить взорваться или как-то иначе выдать себя. Стенстрём владел обоими способами лучше, чем кто-либо другой.

– Кроме тебя, еще кто-нибудь так думает? – спросила Оса.

– Да. По крайней мере, Мартин Бек и Меландер. – Он почесал затылок и прибавил: – Но такое предположение имеет много слабых сторон. Мы теперь не будем на нем останавливаться.

Она кивнула.

– Так что ж ты хочешь узнать?

– Я и сам хорошо не знаю. Как-то надо двигаться дальше. Я не уверен, что во всем тебя понял. Что, например, ты имела на уме, когда говорила, что он последнее время носил оружие? Когда это – последнее время?

– Когда я встретила Оке больше четырех лет тому назад, он еще был мальчишкой, – спокойно молвила она.

– В каком смысле?

– Он был несмелый и наивный. А когда его убили три недели тому назад, он был уже взрослый… – Оса помолчала, потом неожиданно спросила: – Ты сам считаешь себя храбрым? Мужественным?

– Не особенно.

– Оке был трусоват, хотя делал все, чтобы перебороть свой страх. Пистолет давал ему определенное чувство безопасности.

Колльберг сделал попытку возразить.

– Ты говорила, что он стал взрослым. Но с профессиональной точки зрения этого не видно. Ведь он же был полицейский, а дал себя застрелить сзади. Я уже говорил, что мне трудно этому поверить.

– Именно так, – молвила Оса Турелль. – И я этому совсем не верю. Что-то здесь не согласовывается. Попробую объяснить, чтобы тебе стало понятно, как изменился Оке за время нашего знакомства. Когда мы впервые оказались в этой комнате, последнее, что снял с себя Оке, был пистолет. Видишь ли, хотя он на пять лет старше меня, более взрослой тогда была я. Но нам было очень хорошо вместе, и большего ни он, ни я не желали. Теперь ты понимаешь, почему я сказала, что Оке не мог мне изменить? Постепенно я почувствовала, что он становится в чем-то мудрее меня. Он уже не приходил ко мне с пистолетом, был весел, уверен в себе. Может быть, это я так на него повлияла, может быть, его работа. А скорее и то и другое. Да и я изменилась. Забыла даже, когда последний раз ходила в театр. Но вот этим летом мы поехали на Майорку. Как раз в то время произошел очень скверный, тягостный случай в городе.

– Да, убийство в парке.

– Вот именно. Когда мы возвратились, преступника нашли. Оке был раздосадован, что не принимал участия в раскрытии преступления. Он был честолюбив, тщеславен. Я знаю, что он все время мечтал раскрыть что-то важное, чего другие недосмотрели. Кроме того, он был моложе всех вас и считал, по крайней мере раньше, что на работе над ним подтрунивали. Мне он говорил, что именно ты был в числе тех, кто больше всех это делал.

– К сожалению, у него были основания.

– Он не очень тебя любил. Предпочитал, например, иметь дело с Беком и Меландером. Когда мы возвратились с Майорки, работы у вас было мало. Оке целыми днями не выходил из дома, был очень нежен со мной. Но где-то в середине сентября он вдруг замкнулся в себе, сказал, что получил срочное задание, и стал пропадать целыми сутками. И вновь начал таскать с собой пистолет.

– И он не говорил, что у него за работа? – спросил Колльберг.

Оса покачала головой.

– Даже не намекал?

Она вновь покачала головой.

– А ты не замечала ничего особенного?

– Он возвращался мокрый и замерзший. Я не раз просыпалась, когда он ложился спать, холодный как лягушка. И всегда очень поздно. Но последним случаем, о котором он говорил со мной, был тот, что произошел в первой половине сентября. Муж убил свою жену. Кажется, его звали Биргерссон.

– Припоминаю, – молвил Колльберг. – Семейная драма. Обыкновенная история. Я даже не понимаю, почему ее передали нам на рассмотрение. Как будто взята из учебника криминалистики. Несчастливый брак, неврозы, ссоры, плохие материальные условия. В конце концов муж убил жену. Более или менее случайно. Потом хотел наложить на себя руки, но не смог и пошел в полицию. Да, верно, Стенстрём в самом деле занимался этим делом. Проводил допросы.

– Подожди, во время тех допросов что-то произошло.

– Что именно?

– Я не знаю. Но однажды вечером Оке пришел очень возбужденный.

– Там не было из-за чего возбуждаться. Типичное преступление. Одинокий муж и алчная жена, которая все время грызла его, что он мало зарабатывает. Что они не могут купить себе моторную лодку, дачу и такую хорошую машину, как у соседа.

– Но во время допросов тот муж сказал что-то Оке.

– Что?

– Не знаю. Но что-то такое, что он считал очень важным. Я, конечно, спросила то же самое, что и ты, однако он только засмеялся и сказал, что скоро сама увижу.

Они немного помолчали. Наконец Колльберг встрепенулся:

– А ты не находила блокнота или календаря, где он делал заметки? В кармане у него лежала записная книжка, но мы не нашли там ничего интересного.

– Конечно, у него был еще один блокнот. Вот он, лежит там, на письменном столе.

Колльберг поднялся и взял блокнот, такой же самый, как тот, что они нашли в кармане Стенстрёма.

– Там почти ничего не записано, – сказала Оса.

Колльберг перелистал блокнот. Оса была права. На первой странице были основные сведения о бедняге Биргерссоне, который убил свою жену. Вверху на второй странице стояло только одно слово: «Моррис».

Оса заглянула в блокнот и пожала плечами.

– Наверное, это название машины, – сказала она.

– Или фамилия литературного агента из Нью-Йорка, – сказал Колльберг.

Оса стояла около стола и вдруг хлопнула ладонью по столешнице.

– Если б я хоть имела ребенка! – почти вскрикнула она, затем приглушила голос и прибавила: – Оке говорил, что мы еще успеем. Что надо подождать, пока его повысят по службе.

Колльберг нерешительно направился в переднюю.

– Вот и успели, – пробормотала она.

Затем спросила:

– Что теперь будет со мной? Колльберг обернулся и сказал:

– Так дальше нельзя, Оса. Пойдем. Она молниеносно повернулась к нему и с ненавистью спросила:

– Пойдем? Куда?

Колльберг долго смотрел на нее.